Плов в СССР стал символом национальной кухни. Почему именно узбекский плов попал в книги и память, а другие варианты оказались в тени? Расскажет Offsdie.kz со ссылкой на Qalam.Global
Советская кухня — это не только котлеты и борщ. Это — кулинарная карта, на которой каждое блюдо имело свою «национальность». Узбекский плов, украинский борщ, татарский беляш, казахский бешбармак — все они были не просто рецептами, а элементами идеологической мозаики. Вопрос «Чей плов?» — вовсе не риторический. Он отсылает к тому, как пища в СССР становилась инструментом культурной политики, фиксируя границы между народами.
Одним из методов стала привязка еды к этничности: вот «узбекский» плов, вот «грузинское» лобио, а вот «русские» щи. Эти названия формировали в массовом сознании представления о том, какие блюда «принадлежат» тому или иному народу.
Но как быть с теми блюдами, которые исторически были общими для разных народов? Плов — яркий пример. Его готовили таджики, узбеки, туркмены, азербайджанцы, дунгане, уйгуры, казахи. Но в итоге именно «узбекский плов» попал в Книгу о вкусной и здоровой пище — один из главных гастрономических канонов СССР. Там он стал не просто рецептом, а частью идеологической конструкции, где национальность закреплялась за тем, что ты ешь.
Он появляется поздно — когда идея «национального блюда» уже прочно укоренилась. До этого плов фигурировал как «плов с бараниной», «плов с фруктами», «плов с изюмом». Никто не делал акцента на его этническое происхождение.
Включение «узбекского плова» в популярные книги не отражало исторической правды — это был политический выбор. Таким образом, в публичной памяти плов стал ассоциироваться именно с узбеками, даже если таджики, дунгане или уйгуры готовили его ничуть не реже — а порой и с отличиями, заслуживающими отдельного внимания.
Среди дунган плов стал обязательным элементом свадебного ритуала. Где-то его подают в начале свадьбы, где-то — в конце. Он обозначает переход от одного состояния к другому. Уйгурский плов нередко готовят с морковью, он тоже часто появляется на праздниках. У корейцев плов стал неотъемлемой частью праздничного стола. Эти варианты редко попадали в кулинарные книги, но они жили в реальной повседневной практике.
В советской кухне плов оказался заложником идеологии. Из общего блюда он стал «узбекским». А множество других версий — таджикской, казахской, дунганской, уйгурской, корейской — оказались на обочине публичного внимания. Вопрос «Чей плов?» не про то, у кого он вкуснее. Он про то, как культура, политика и кухня переплетаются так, что тарелка с рисом, мясом и морковью становится политическим высказыванием.
В постсоветскую эпоху плов возвращается к своей многоликой природе. Его готовят по-разному, его считают своим многие. И это, пожалуй, лучший итог его долгой и сложной биографии — плов не делит, а объединяет.
